Здоровье
(16+) Скальпель у смертельного круга
5 января 1996 года на операционном столе 2-го отделения хирургии медгородка под простыней дрожал от холода абсолютно желтый человек. Этим человеком был я. 9 часов утра, мороз на улице – 32 градуса. В операционной – собачий холод. Врачи совещаются поодаль от стола: делать мне операцию или нет?
В тишине я отлично слышал каждое слово, сказанное шепотом, и… сначала удивлялся, а потом и ужаснулся, узнав о положении, в котором оказался по вине врачей центра медицины труда (ЦМТ) ВАЗа.
Давно хотел написать добрую статью о спасателях наших жизней – тольяттинских врачах. Однажды даже написал, но нигде напечатать не смог. Врач – профессия благородная и необходимая при любом общественном строе. Все без исключения медики нужны людям, обществу. Но среди них есть особая профессия – хирурги, которые часто перехватывают своим скальпелем и эндоскопом человеческую жизнь перед смертельным обрывом.
Многие десятки, а может, и сотни тысяч тольяттинцев сегодня живут и работают благодаря своевременно и качественно проведенным хирургическим операциям. Но есть один парадокс: из сотен прекрасных хирургов города мы знаем и помним, да и то не всегда, только тех, кто буквально вырвал нашу жизнь из лап смерти. Это просто несправедливо.
За полвека жизни в Тольятти нам с женой на двоих сделано 10 хирургических операций, мне – 4, жене – 6, не считая мелочи по травмам и удалению новообразований. В пяти случаях из этого десятка порог невозврата исчислялся днями, часами и даже минутами, то есть операцию нужно было проводить срочно, отложить – значит потерять человеческую жизнь. И хирурги делали свое дело точно в критический срок.

Раздеть и на операционный стол

В марте 1968 года глубокой ночью у меня прорвался аппендикс. Боль в животе стихла, и я уснул, но через три часа проснулся, проглотил несколько обезболивающих таблеток – не помогло. Ближайший телефон для вызова скорой – в 1,5 км, машина пришла в 16 часов. Боль, жар, полуобморок. В больнице, куда меня занесли на носилках, в вестибюле встретил хирурга, покидающего отделение после дежурства, день был воскресный. Жаль, что за 44 года я забыл его фамилию, но имя помню до сих пор – Петр Сергеевич, хирург из небольшой больницы в УНР (ныне это первоклассная больница Виталия Гройсмана, построенная заново).
Покидая больницу, хирург наверняка имел свои планы на вечер, но он не прошел мимо носилок, выслушал меня внимательно, потрогал живот, плюнул на мое утверждение, что у меня приступ из-за нулевой кислотности желудка, скомандовал:
– Аппендикс прорвался 13 часов назад, мыть человека – нет времени, разденьте и несите на операционный стол. Я иду переодеваться. Готовьтесь к операции!
Все четко, по-боевому. По регламенту в те годы медсестры мыли больного в ванне перед операцией. Петр Сергеевич не только сходу поставил правильный диагноз, но и оценил ситуацию по времени, когда отменил мытье больного из-за начавшегося абсцесса в брюшине – время дорого.
Операция прошла успешно, при местной анестезии. Весь процесс я внимательно разглядывал, словно в зеркале, в корпусе операционных ламп. Тогда эти конструкции, похожие на колокол, имели хромированную поверхность. Теперь отражатели делают матовыми, и пациент не видит работу хирурга. Занятно же было видеть, как врач делает сечение, промывает кишочки в тазу, латает дырку на месте удаленного аппендикса… и зашивает твой живот.
Теснотища в те годы в больнице была ужасная: палаты переполнены послеоперационными больными, забиты все коридоры. Город, ВАЗ и другие заводы интенсивно строились, население стремительно росло, больниц не хватало, медперсонал работал тоже напряженно.
Запомнился мне Петр Сергеевич тем, что был он отчаянный матершинник. Заходит, бывало, в мужскую палату, и все больные перестают стонать, услышав его добродушный матерок в свой адрес. Это сродни фронтовому, действовало на больных как обезволивающие пилюли, повышая жизненный тонус бедолаг.
Почему я так подробно пишу об обычной сегодня операции? Да потому, что еще сравнительно недавно – 80-90 лет назад – смерть от гнойного аппендицита стояла на первом месте после эпидемий холеры, чумы и тифа. Жив ли сегодня мой спаситель Петр Сергеевич? Я этого не знаю, к своему стыду.

Давайте ему наркоз!


В декабре 1995 года я серьезно заболел. Болела печень, пройдя 15-20 шагов, останавливался из-за «мертвой точки», как при длительном беге. Похудел на 10 кг. Образно говоря, еле таскал ноги. То ли из-за халатности, а скорее, из-за низкой квалификации врачей ЦМТ ВАЗа.
28 декабря консилиум из семи врачей-мужчин ставит мне диагноз: спайка кишок. Мои доводы, что у меня болит печень, не были приняты во внимание. Похоже, в анализы мочи и крови они тоже не заглядывали, продлили больничный лист до 3 января. На другой день я заметил, что кожа начала желтеть, 31 декабря пожелтел окончательно, желчь разлилась по всему организму. Я не очень встревожился по этому поводу, а зря…
Дело в том, что в июне 1952 года, желая излечиться от малярии, я враз выпил недельную норму хины, так как два месяца лечения хинином, в рекомендуемых врачом дозах, никакого эффекта не дали: организм слабел, как трясло в судорогах тело, так и продолжало трясти. Доза величиной почти в стакан сметанообразной хины враз убила всех малярийных паразитов в организме. Но тогда я пожелтел и ходил таким… три года, медленно теряя цвет. Что для человека оказаться желтым на несколько дней, когда в своей жизни он уже ходил таким целых три года? Да ничего! Вот так я и подумал.
3 января 1996 года поняли свою ошибку и врачи ЦМТ: диагноз-то был написан желчью прямо на лице и руках. Я срочно был отправлен в хирургию медгородка с диагнозом: механическая желтуха. День – на анализы, утром, 5 января, меня первого из больных повезли на каталке в операционную. На улице мороз, в операционной – холодно, дрожу под простыней на столе. Бригада врачей и медсестра в 5 метрах от стола проводят последнюю «летучку».
– У него давление 220 на 130, сбить не получается – ввели все, что можно. Давление не снижается, оперировать нельзя, – сказал врач-анестезиолог.
– Если я его прооперирую сегодня, и то нет гарантии, что он выживет. Оперировать завтра – вообще бессмысленно. Ответственность беру на себя. Давайте наркоз! – закончил дискуссию тогда неизвестный мне хирург.
Я все это слышал. Таким решительным хирургом оказался Анатолий Симатов, который сегодня возглавляет второе хирургическое отделение медгородка. 15 лет назад он был ведущим хирургом этого отделения.
4,5 часа длилась операция, дважды останавливалось мое сердце, и оба раза врач-реаниматор запускал его в работу током высокого напряжения. Об этом я узнал от Анатолия Михайловича, когда очухался от наркоза и увидел синие кружочки на левой стороне груди.
Но никакого тоннеля с неземным светом – дороги в рай или ад я не видел. Видимо, время мое не пришло.
Так случилось, что едва хирург Симатов вернулся из операционной в ординаторскую, как его позвали к телефону. Звонила заведующая поликлиникой завода «Трансформатор» Валентина Скорлякова:
– Как дела у Герасимова?
– Я его только что прооперировал. Но шансов у него никаких – не выживет. Сильно поражена поджелудочная железа. Я ее держал в руках.
– Может, попробуем контрикал? – после небольшого раздумья предложила Валентина Васильевна.  
– Можно, но у нас его нет.
– Попробую найти контрикал в городе и привезти.
– Привозите, попробуем, если найдете.
Моя дочь и Валентина Скорлякова до позднего вечера ездили на машине с красным крестом. И ведь нашли 8 ампул нового немецкого чудо-лекарства стоимостью чуть ли не с двухмесячную мою зарплату. Около 8 часов вечера медсестра ввела содержимое первой ампулы контрикала в мою вену.
Так решительный хирург Анатолий Симатов, обдумано идущий на риск ради спасения человеческой жизни, и одна из лучших терапевтов нашего города Валентина Скорлякова, землячка и подруга моей жены, спасли мне жизнь.
– Ну, вы родились в рубашке. Вы первый в моей практике, кто вернулся на амбулаторное долечивание. Остальные, кто оказывался в вашем положении, не возвращались! – заявил старенький заведующий хирургией центра медицины труда ВАЗа.
Всю историю моей болезни доходчиво описала месяц спустя Валентина Скорлякова:
– То, что у тебя камни в желчном пузыре, ты знал за два года до операции. Они тебя мало беспокоили. Цеховой терапевт, по твоим же словам, тоже тебя успокоил: не беспокоят камни, ну и живи. А нужно было сделать операцию по их удалению. Когда камни разрослись и стали закрывать общий канал, по которому в желудок поступает желчь, а из поджелудочной железы – инсулин, то ты заболел. Когда же камешек полностью перекрыл этот канал, то желчь прорвалась в кровь и лимфу, а инсулин начал «съедать» поджелудочную железу, которая его и производит в нашем организме. В ЦМТ ВАЗа тебе поставили ошибочный диагноз, продержав месяц на бюллетене. При механической желтухе люди погибают не от желчи, разлившейся по организму, хотя это тоже опасно, а от поражения поджелудочной железы инсулином.
Мой совет читателям «Вольного города» как человека, прошедшего по гребню между жизнью и смертью: не доводите себя, не ставьте в положение, в котором оказался я 16 лет назад. Раз выяснили на УЗИ, что у вас есть камни в желчном пузыре, то спешите в больницу! Там методом эндоскопии их удалят, а через неделю вы снова сможете приступить к работе. Ведь нас, таких больных, тысячи в Тольятти.
Пока медицина точно не дала ответ на вопрос: почему при равных условиях жизни у одних людей идет отложение солей в виде песка и камней в печени, почках и осадка в суставах, а у других – нет? Запомните: желтизна при механической желтухе и от выпитого залпом стакана хины – это не одно и тоже. Желтизна от механической желтухи держится на теле считанные дни, а от хины – годы.

Доживать будешь с грыжей

Восемь лет назад от подъема тяжестей я заработал обычную грыжу, прямо перед Новым годом. После праздничка – к врачу, сдал анализы и получил направление на несложную операцию.
Полтора месяца я пытался лечь в больницу, но из-за высокого артериального давления меня не принимали. На шестом заходе, 15 февраля 2004 года, завхирургией прямо заявил:
– Больше к нам не ходите. При вашем давлении мы вас оперировать не будем! Я не хочу, чтобы вы умерли прямо на столе.
– Так, по-вашему, я свой век должен доживать киляком?
– Да, будете жить с грыжей, это несмертельно.
Забрал я свои бумажки и побрел навстречу февральскому ветру по улице Горького домой. Что делать? До выставки ульев из омшаника осталось около полутора месяцев! Надо не только сделать в этот срок операцию, но – чтобы старая мышечная ткань успела срастись. Иду расстроенный, только не плачу от обиды и беспомощности своей. И тут меня осенило: поеду-ка я в медгродок к своему спасителю – хирургу Анатолию Симатову.
Прошло восемь лет, но хирург меня узнал, просмотрел анализы, выслушал о причине отказа в операции и сказал:
– Приезжайте завтра к 9 утра, я сам вам сделаю операцию, как старому пациенту.
И ведь сделал! Через три дня, хотя и небодро, я уже шагал из медгородка к городскому автобусу.

Рождается династия хирургов


Десять лет назад тяжело заболела моя жена. Диагноз: онкология. Встал вопрос: где оперировать больную? Дочь уже собиралась брать кредит в банке и отправить маму на лечение в Израиль. Созвонилась с профессором, работавшим главным онкологом в ЦКБ Москвы и выехавшим на ПМЖ в Израиль. Тот выслушал дочь и заявил:
– Лучшие врачи мира живут и работают в России. Никуда возить маму не нужно. Не теряйте времени, делайте операцию в России и точно соблюдайте рекомендации врачей. Никакого самолечения и шарлатанов-целителей!
Операцию в медгородке сделал основатель отделения онкохирургии в городе – хирург Василий Турлачев, сделал качественно. Мне же сказал:
– Жить будет. Береги ее, не расстраивай по пустякам!
Но онкология есть онкология. Химиотерапия сильно снижает иммунитет. Полгода назад болезнь обострилась, и жена снова оказалась в онкоотделении медгородка. За двадцать дней июля – две операции. Их сделал молодой онкохирург Сергей Симатов.
Я познакомился с Сергеем, когда этот улыбчивый и жизнерадостный паренек был еще студентом-второкурсником медвуза, и очень рад, что он пошел по стопам своего отца.
Желаю, чтобы сын, как и его отец, всегда добросовестно делал операции, расчетливо шел на оправданный риск, когда есть хоть малейшая надежда спасти человеку жизнь.
Так уж случилось, что из десяти хирургических операций с отлежкой в стационарах тольяттинских больниц, которые мы с женой перенесли, четыре операции выполнены отцом и сыном Симатовыми, работающими в медгородке.
Это не статья, а хроника-репортаж о жизни. В Тольятти сотни замечательных тружеников-хирургов, работающих в разных больницах и отделениях. Хирург – особый склад характера, души и ума. Далеко не каждый из нас в молодости был готов выбрать эту трудную и благороднейшую профессию. За других не скажу, но я бы не смог работать хирургом: склад характера и мозги не те.
В этом очерке я назвал только хирургов, которые помогли моей семье в критических ситуациях, да и то не всех, вылетели из памяти имена и фамилии многих из них.
Уверен, что десятки тысяч тольяттинцев, которым вернули здоровье врачи, а особенно хирурги, готовы вместе со мной сказать им огромное человеческое спасибо!

Евгений ГЕРАСИМОВ,
ветеран ВАЗа, пасечник,
специально для «Вольного города»
Просмотров : 3522
 
Погода в Тольятти
Сегодня
ночь -4...-6, ветер 0 м/с
утро -2...-4, ветер 1 м/с
Завтра
день 5...7, ветер 3 м/с
вечер -1...1, ветер 3 м/с