От редакции. Мы уже сообщали читателям печальную новость: умер Евгений Герасимов, пасечник, ветеран ВАЗа и один из популярных авторов «Вольного города». Этот материал он написал полтора года назад и принес в редакцию со словами:
– Хочу рассказать о четырех председателях колхозов, чтобы молодежь знала, как раньше жили люди. Вот первая статья.
– А когда будут остальные три?
– Позже напишу.
Мы объяснили Евгению Ивановичу, что цикл берется в работу тогда, когда он полностью закончен.
– Я на пасеку сейчас поеду, думаю, через месяц привезу статьи. В тишине  хорошо пишется, – ответил Герасимов.
Но дела его так закрутили, что он ничего из сельского «сериала» больше не написал. Где-то через полгода спросил про судьбу первого материала.
– Пока лежит, ждем остальные статьи.
– С ними придется подождать, – ответил Евгений Иванович. – А первый материал пусть лежит… Когда-нибудь, может, опубликуете…
К сожалению, это «когда-нибудь» наступило…

Назад, к керосинке

Первым председателем колхоза «Малалла» («Вперед» по-чувашски), которого я хорошо запомнил, был Григорий Бурзаков. В юности он слыл ярым комсомольцем, нацеленным на переустройство мира. Более 60 лет я храню в памяти рассказ о разгроме комсомольцами церквушки в его родном селе Девлезеркино Челно-Вершинского района. Руководил разгромом молодой Гриша Бурзаков.
Середина 50-х годов, а в селе Новое Аделяково нет электричества. Вернее, сразу после войны электрические лампочки в домах зажигались, так как по репарации из Германии был привезен маломощный генератор и на мельнице вместо водяного колеса установлена маленькая турбина, изготовленная в Куйбышеве. Она натужно гудела внизу, под полом, внутри деревянного короба, а наверху в маленьком помещении стояли генератор и щиток с рубильниками.
– Не подходите близко к ремню! – кричал на нас сельский электрик, когда мы, мальчишки, приходили смотреть на это чудо техники.
И было чего опасаться: от шкива турбины до генератора всего 3-4 метра, где бесновался в вечном беге по кругу ничем не огражденный плоский приводной ремень.
Потом речку Тарханку перестали прудить, и село Новое Аделяково снова перешло на керосиновые лампы. Сделан был шаг назад от цивилизации.
«Колхозы и совхозы к госэнергосетям не подключать!» – такое решение принял Сталин сразу после войны. Решение-то, по моему глубокому убеждению, было правильное в условиях жестокой нехватки электроэнергии для восстанавливаемых из руин и стоящихся вновь заводов и фабрик. Этому решению следовал и Хрущев, пока не были построены гигантские гидроэлектростанции на реках и не введены новые мощности на ТЭЦ страны.
Примерно 60 лет назад на стол Сталина легло письмо одного из молодых научных работников (по фамилии вроде Яценко), который предлагал продавать сельхозтехнику колхозам и совхозам, а не гнать почти всю в МТС. Вождь обдумал и дал обстоятельный, разумно обоснованный ответ, где объяснил «завлабу», почему делать этого нельзя. Ответ Сталина был издан отдельной брошюрой, которую изучали студенты всех вузов и техникумов и даже старшеклассники.
Даже теперь понятно, что вождь был прав. Какой резон гнать тракторы, комбайны и автомашины в колхозы, где нет ни спецов-ремонтников, ни мастерских, ни площадок для хранения техники, где нет электричества для сварочных аппаратов? Денег для покупки техники у колхозов тоже не было. Вот в таких условиях и председательствовал Григорий Бурзаков.
В наше время это кажется дикостью: в колхозе нет ни одного капитального здания – все из дерева, нет ни одного трактора, ни одного комбайна, вся самоходная техника – собственность МТС, государства. Даже нет ни одного квадратного метра асфальта или бетона. В селе – ни одного кирпичного дома, крыши у домишек – сплошь из соломы. В любой дождь – грязь непролазная.

Голодный трудодень

Сегодня, наверное, для большинства читателей «Вольного города» непонятен сам термин «трудодень». Но в те годы миллионы колхозников работали целый год, не зная, что они получат в конце года за выработанные трудодни. Заметьте, что не заработанные, а выработанные.
Самым значимым и «высокооплачиваемым» в трудоднях на селе был труд кузнеца. В нашем колхозе имени Азина кузнецом был Василий Михайлов. С ранней весны до поздней осени он стучал в кузне, ремонтируя и налаживая технику сразу двух бригад: две конные молотилки, 6 веялок, 4 жнейки-самосброски, 4 лобогрейки, плуги, культиваторы, бороны, сотня деревянных колес, которые надо постоянно шиновать и втулить. Так вот, этот беззаветный труженик – кстати, инвалид Первой мировой войны, за 12-16-часовой рабочий день получал в зачет в 4-5 трудодней. А стоил трудодень 1-1,5 кг зерна.
Мы, колхозные мальчишки, за 12-часовой летний день зарабатывали 1-1,5 трудодня. А получали на эти палочки-зачеты от 200 до 300 граммов зерна за трудодень наши родители осенью, когда мы уже учились в школе.
Были работы и повышенной опасности: отвоз соломы от молотилки волокушей и… конные грабли для подбора колосков. Тут мальцам начислялись 1,5, на остальных работах – от 0,8 до 1,2 трудодня. Чем были опасны волокуша и грабли? Да тем, что ежедневно мальчишки попадали под бревно-волокушу весом до 80 кг и падали с сидений на зубья граблей при смене ритма хода лошадей. Это страшно, когда по твоей спине, задирая рубашонку, лошадь волочет бревно, тут сразу инстинктивно закрываешь затылок руками, чтобы не размозжило голову. Все происходит за секунду: проехало по тебе бревно, так что и испугаться толком не успеваешь.
Другое дело – грабли. С металлического сиденья, когда ноги не достают до упора, слететь под копыто лошади – обычное дело. Впереди – копыта, сзади – зубья граблей, которые тебя подхватывают, словно колосок, и волокут по стерне и кочкам. Хорошо, если быстро дотянешься до выпущенных из рук вожжей. Так остановить лошадь легче, чем истошно кричать. Тут время, когда тебя молотят зубья граблей, готовые впиться в бок, может тянуться минутами. Вот эти 1,5 трудодня мальчишки и зарабатывали не только трудом, но и страхом, а порой и кровью. 
Мы, юные колхозники, тогда не понимали, что и работа председателя в таких условиях – не барство, а тяжелый труд. С одной стороны, председателю надо было заставить работать 2 000 человек круглый год фактически бесплатно. Стакан зерна за 12 часов работы – это даже мизерной оплатой считать нельзя. По современным меркам, это издевательство над народом.
С другой стороны, каждый шаг председателя был под контролем местных партийных властей: к каждому преду приставлен надсмотрщик-доносчик в лице уполномоченного райкома, в задачу которого входил один пункт – следить за работой председателя колхоза и… стучать в райком. Как правило, в уполномоченные назначались мелкие бездельники районного пошиба: инструкторы райкома, заведующие библиотеками и даже пожарные. Председатель всегда работал под моральным прессом, на грани нервного срыва. И однажды Григорий  Бурзаков сорвался.

С топором за председателем

Ни в колхозе «Малалла», ни в присоединенном к нему моем родном колхозе имени Азина не было ни одного гектара лугов, где удалось бы накосить немного травы на сено. Скот в колхозе и во дворах колхозников постоянно голодал. До конца июля, когда табуны начинали пасти по жнивью, сельские коровенки давали по 2-3 литра молока. Они были просто истощены, а зимняя шерсть клочьями висела до августа на выступающих ребрах. А когда весной я приходил на конеферму, то мне хотелось плакать, глядя, как висят подвешенные под брюхо на возжах умирающие от голода лошади.
Пока был жив наш маленький колхоз имени Азина, мы для скота заготавливали веточный корм, из расчета 2-3 кучи-скирды на семью, вырубая начисто семилетние дубравы. Зимой листья объедал скот, а прутья рубили на дрова. Когда же наш колхоз слили с «Малаллой», то скот объединенного хозяйства просто съел 300 га наших дубрав за два года. Даже теперь, спустя 60 лет после этого опустошения, когда почти и скота-то в селе Новое Аделяково нет, дубравы не восстановились в своем былом величии. Так и торчат отдельные корявые деревца на месте густых зеленых дубрав.
А раз нет дубрав – нет веточного корма, нет дровишек. Но корову и 2-3 овцы надо чем-то кормить зимой. Вот только чем? Колхоз выделял несколько возов полугнилой соломы на трудодни. Ягнята и теленок от такой еды просто сдохли бы.
Мне было 14 лет. Маловат ростом, как и все мои сверстники, рожденные до войны. Постоянное недоедание в военные и послевоенные годы сказалось на нас. Редко кто из нас в 14-15 лет вырос выше 140 см, но из-за постоянной физической работы силенка была.
В июне 1951 года, окончив первый курс мелекесского педучилища, я приехал домой и на следующий день вышел на колхозную работу: возить горючее и воду к тракторам и комбайнам, что делал и раньше. Транспорт – лошадь, запряженная в роспуски (длинную телегу): две длинные жерди, две оси и четыре колеса. В передней части роспусков поперек жердей прибиты две дощечки – сиденье, а сзади ставились две бочки по 200 литров, передняя, из дуба – для воды, а сзади, железная с краном – для горючего.
За последние 50 лет из русского языка исчез даже термин «горючее», он давно заменен словом «топливо». А тогда все было четко: уголь, дрова, кизяк, солома – топливо, все, что из нефти и газа – горючее.
Почти два месяца, от зари до темноты, без выходных и праздников, в ясную погоду и проливной дождь (о зонтах в те годы никто в селах и не помышлял) я ездил и ходил рядом с роспусками по 50 квадратным километрам колхозных полей и оврагов. Наливал ведрами (одно – для воды, другое – для горючего) бочки и выливал в баки и радиаторы тракторов, а с июля  – и комбайнов.

Евгений ГЕРАСИМОВ,
пасечник,  
ветеран ВАЗа

Окончание следует…