Истоки
(16+) Дайте Герасимовым Героя. Пусть дров привезут

Продолжение. Начало в №8 от 6 февраля

Дома кончились нарубленные еще с прошлой осени прутья, на которых мы варили пищу на таганке в горнушке печки. Мать просила меня срочно изрубить ворох хвороста, сложенного зимой у сараюшки. Предупредив бригадира, я взял выходной – первый за два летних месяца, но в те годы это звучало как «остался дома». С утра рубил я дровишки, а около полудня, на общую беду, шел по улице председатель Бурзаков. Увидел меня, подошел к забору, приоткрыл узенькую, из двух досок, калитку. Поздоровались.
– Ты почему сегодня не на работе? – спросил председатель.
– Да вот остался дровишек нарубить, варить не на чем. Бригадира я предупредил, что сегодня не выйду…
– А что это за копешка у тебя на повети?
– Да там корни пырея и лебеда от прополки огорода.
– Я пришлю колымагу, и мы заберем эту копешку в колхоз!
Я был просто ошарашен. В голове мелькнула мысль: «Вот и пришел твой черед, Женя. Действуй!» Не говоря ни слова, молча, я запустил топор в экспроприатора. Председатель инстинктивно прихлопнул калитку, в доску которой и впился топор. От рубочного пня я метнулся к калитке, выдернул топор и помчался за предом, который, не оглядываясь, несся по улице. Погоня была короткой, я пробежал за председателем меньше 300 м: промелькнули слева два дома, мельница, грязь и дубовые колоды святого ключа под ногами, снова взгорок, где я и остановился. Председатель тоже приостановился, оглянулся и, прижав руку к груди, поплелся дальше, а я пошел дорубать хворост.
– Я бежал из последних сил, думал, что упаду и попаду под топор, сердце загорелось… – вспоминал Григорий Бурзаков спустя 6 лет, когда мы вдвоем сидели под керосиновой лампой за бутылкой самогона. – Глянул я на тебя, когда ты замахнулся топором, и мелькнуло в голове: зарубит!
– Хорошо, что убежал, а то бы 100 лет люди в Новом Аделякове помнили историю, как комсомолец Герасимов зарубил коммуниста Бурзакова. Никто бы мне сейчас так обстоятельно не рассказал про колхозные дела. Живи долго, председатель!
И мы оба рассмеялись.
– Сорвался я тогда. Никогда бы не стал забирать в колхоз эти корешки. Кого кормить на фермах этой проволокой? Овец в колхозе нет, а коровы грязные корни грызть не будут и не смогут, у них зубов для этого нет. Но ведь колхозники-то просто изводили меня тогда. Каждый второй, приходивший в правление, начинал канючить: «Ни у кого навильника сена нет, а у Женьки целая копешка на повети стоит! Откуда берет? Куда смотрит председатель?» Довели, вот я и брякнул тогда, что заберу эту копешку в колхоз, из-за чего чуть жизни не лишился.
– Эти корни, эту проволоку я собирал полтора месяца по обочинам паровых полей. Каждый день привозил по охапке домой, все это видели. Больная бабушка, а ей уже было под 90 лет, день-деньской перебирала сухие корешки. Очищала их от комков засохшей глины. Никто в селе не хотел заниматься этой грязной работой, а завидовать и доносить готовы были поголовно.
Годом раньше я насобирал такие же корни, выволоченные плугами, культиваторами, боронами на обочины полей, очистил во дворе от земли и комков, а зимой овцы их съели вместо сена. На следующий год наша семья тоже стала заготавливать этот корм: я собирал и возил, складывал в копешку, а бабушка очищала корешки от земли и комков. Я и мысли допустить не мог, чтобы старушка заплакала, увидев, как здоровые мужики сволакивают ее труд со двора. Вот и полетел топор в невольного экспроприатора. Не обижайся, дядя Гриша, за былое.
– Я и не обижаюсь. Тогда я твою соседку строго предупредил, чтобы она не трепалась, как ты гнался за мной с топором. Мол, не было этого, и не болтай о том, чего сама не видела. Видела, конечно, она нас, но замолчала.
В тот вечер я припомнил председателю историю, которая случилась в 1944 году в нашем селе, когда конюх Иван Медняков перерезал себе горло опасной бритвой, не вынеся обиды, нанесенной несправедливым судом. В апреле от голода в колхозе пала лошадь, а в июне районный судья в Челно-Вершинах постановил: признать Ивана Меднякова виновным в гибели лошади и взыскать с него 4 тысячи рублей в пользу хозяйства. Но вины-то конюха Ивана не было никакой! Где мог взять корм конюх в апреле, если его не было в колхозе? Да, нигде! Молодые лошади дожили до свежей травки, а старый трудяга-доходяга пал.
Прошагал конюх с суда 10 км до родного села, а успокоиться от обиды не мог. Пришел домой, взял бритву, встал перед зеркалом и на глазах у жены и детей перехватил себе горло. Шатаясь, бедняга, залил все кровью, вышел в сени и упал замертво.
– Я, дядя Гриша, ходил за речку, видел лежащего в сенях дядю Ваню с перерезанным горлом. И в 7 лет решил, что с этого света добровольно один не уйду на суд Божий, обязательно возьму с собой насильника-обидчика. И по этому принципу буду жить.
– Я не был тогда председателем в «Малалле», – на всякий случай заметил Бурзаков.

Диверсант у Тарханки


А через неделю Новое Аделяково взбудоражило новое ЧП: диверсант поджег среднюю из пяти скирд – необмоченных снопов ржи, свезенных на залог с поля. Три скирды сгорело, но две мы, Николай Галкин и я, спасли от огня, благо они были с наветренной стороны. Народу на пожарище набежало полно, особенно молодежи. Первыми примчались русские парнишки и девчонки, бежать нам было ближе с улицы Русской, чем чувашам, жившим за речкой Тарханкой.
Длина скирд – 80-100 м. Расстояние между ними примерно – 20-25 метров. Искры от горящей соломы не могут пролететь эти 20 метров против ветра. Но у земли, у горящей скирды образуются небольшие вихры из раскаленного воздуха, искры крутятся хороводом, падая на засыхающую на глазах траву залога, которая вспыхивает от адской жары. Огонь низом, по траве, ползет к наветренной скирде. Как его погасить? Единственный выход – промчаться по огненному коридору между скирдами, сбивая пламя ногами, что мы, два комсомольца, и сделали, поочередно пробегая по огненному коридору: упадешь – сгоришь заживо. Слева – целая скирда, справа – стена огня высотой в 10 метров, длиной почти 40 сажен, а под ногами – змейка огня.
На этом пожаре я сжег до дыр рубаху и брюки, полопалась кожа на ботинках, обгорели волосы на голове и даже брови, шелушилась кожа на лице и руках. Никто, кроме нас двоих, в этот ад не совался: стояли толпой поодаль на ветерке и смотрели, как огонь сжирает хлеб десятками тонн.
Через день моя мать пошла в соседнее село Сиделькино, в правление колхоза имени Свердлова, понесла мои обгоревшие вещи: одежду и ботинки, надеясь, что будет оказана помощь в покупке новых. Горели-то хлебные скирды именно этого колхоза, до села Сиделькино от Нового Аделяково – 5 км, а до его полей от нашего дома – 100 м. Такое межевание полей осталось и по сей день.
– Я не просил твоего сына тушить огонь. Он сам полез. Денег в кассе нет, даже если бы и были – не дал.
Таков был ответ председателя колхоза имени Свердлова. Я никогда не видел этого преда, не знаю его имени. А тогда ни с чем вернулась плачущая мать.
На пожаре я сжег свою лучшую одежонку, в которой ходил на учебу в педучилище. С отъездом из дома пришлось задержаться на 10 дней – работа не отпускала. Накосил на опушке гослесфонда несколько ручных тележек пожелтевшей осенней травы. В сенокосный сезон с косой на лесные цветущие поляны не сунешься. В это время поляны выкашивали лесники для госнужд и своего скота.
Приехал я в Мелекесс  в своей латаной одежонке. Увидел юного «дервиша» директор училища Утин, посмотрел на лицо, где неравномерно облупилась кожа, и попросил рассказать, что произошло и почему я опоздал почти на две недели на учебу. Выслушав, он пригласил в кабинет физрука Минина, попросив подобрать мне поношенный лыжный байковый костюм и лыжные ботинки. В этом прикиде я  и окончил техникум.
Председателя колхоза имени Свердлова тоже можно было понять: для его шкурных интересов было выгодно, чтобы сгорели все пять скирд снопов. План сдачи зерна колхоз все равно не выполнит, а из-за несгоревших двух скирд ему надо организовывать временный полевой стан за 5 км от села, тащить туда молотилку, сортировать и вывозить на подводах десятки тонн зерна. Солому тоже надо уложить в ометы, которую аделяковцы ночами растащат вязанками уже к концу декабря. Сиделькинцам она не нужна, у них достаточно сена с лугов у реки Черемшан. Сгорели бы все скирды – у председателя меньше забот. А поджигатель? Злоумышленника, как водится, не нашли.
Я ушел с пожарища утром, когда челнинские пожарные с помощью двух мотопомп и бочки, установленной на середине горы, подали наконец воду из речки для проливки куч пепла.
 
Что считали подарком?

В середине слякотного октября я шел мимо правления на станцию Челна с котомкой на спине. Председатель Бурзаков стоял на крыльце, беседовал с мужиками. Увидел меня, подозвал, спросил, куда иду. Кликнул парнишку-чуваша и сказал:
– Идите на ферму, возьмите двух лошадей и езжайте на станцию верхом. А ты, – ткнул пальцем в парнишку, – приведешь лошадей на конюшню.
А ведь прошло месяца два всего с того дня, как я гонялся за предом с топором. А разговор по душам с разбором этого бега с препятствиями (грязь у ручья, прыжки через колоды с водой) у нас состоялся только через 6 лет.
В этом поступке, выделении лошадей, когда до железной дороги 10 верст непролазной грязи, был виден добряк – председатель Григорий Бурзаков. Таким он и был до конца дней своих: взрывной, но отходчивый, умный и расчетливый. Много неприятностей перенес, работая председателем колхоза «Малалла», но зла на людей не держал. Уже будучи взрослым, мне много раз довелось беседовать за жизнь с дядей Гришей. От души он сожалел на склоне лет о своем участии в разгроме церкви в родном селе:
– Не мы ее строили, не нам бы ее ломать! Время было… бесовское.
Пока был председателем, никогда не отказывал моей матери в выделении лошади или быка для подвоза дров или соломы.
– Дайте Герасимовой Героя, – коротко бросал он бригадиру.
Бык по кличке Герой родился до войны и прожил в колхозе 18 лет, тягал тяжелейшие возы с дровами и соломой по метровому снегу. Ни одна лошадь не могла тащить такой воз по целине, утопая по шею в снегу, а Герой мог. Это был самый сильный и послушный из семи быков в бригаде, кто буквально на своих плечах под ярмом вынес вместе с людьми все тяготы военного и послевоенного времени. Получать в упряжку старенького Героя, да еще зимой, каждый колхозник считал за подарок. Так считала и моя мать, которая уже не могла полноценно в 55-60 лет работать в колхозе: от тяжелого труда у нее высохла правая рука. Она очень уважала доброго и умного председателя.
О своем поведении в те годы я и сегодня скажу так: мы были комсомольцами, свободными людьми в свободной стране, воспитанными на примерах жизни Олега Кошевого, Александра Матросова и тысяч других героев. Разве мог спокойно наблюдать Олег Кошевой, когда посторонний человек, будь то фашист или российский партбилетчик, отнимает у его бабушки авоську с хлебом? Думаю, что не мог! Так и я не мог допустить, чтобы какой-то партбилетчик отнял у моей бабушки картофельную похлебку с бараниной, а собранные мною корешки и были в будущем тем кусочком баранины для похлебки. Поэтому и реакция моя была молниеносной.
Видимо, в селе Девлезеркино не нашлось ни одного человека, который попытался бы остановить шайку молодого шакалья, которая громила церковь. Тогда еще можно было образумить Гришу Бурзакова, да и церковь стояла бы до наших дней. Вот и пришлось мне, четырнадцатилетнему, преподать с топором в руках урок этики и морали председателю, когда ему шел пятый десяток. Он правильно это понял…

Евгений ГЕРАСИМОВ
,
пасечник, ветеран ВАЗа

Просмотров : 2948
 
Погода в Тольятти
Сегодня
день 5...7, ветер 3 м/с
вечер 0...2, ветер 3 м/с
Завтра
ночь -1...1, ветер 3 м/с
утро 1...3, ветер 5 м/с